Ознакомительная версия.
Она встала на трон, шаркнула подошвой по сиденью.
– Я знаю, милорд: власть не вокруг тебя, и не внутри тебя тоже. Власть – это то, что под тобой. Ты сидишь на троне, под которым дворец, под которым – Фаунтерра, под которой – весь чертов мир. Это пирамида! Люди построили ее, чтобы верить, будто в мире есть порядок. Люди согнутся и посадят себе на шею других людей, на чьих шеях будут сидеть третьи, а на тех – четвертые. Люди стерпят все это при условии, что на самом верху будет лишь один. Пирамида должна сойтись в точку. Это порядок, а все иное – хаос.
Эрвин, улыбаясь, забрался на трон, встал рядом с нею.
– Чего я не любил никогда в жизни, миледи, так это порядка. Бог порядка нарезал порядок на ровные кубы, хорошенько остудил их, чтобы стали крепче, сложил правильными рядами и скрепил порядочными железными скобами. Так появилась Первая Зима. Я родился, миледи, внутри отведенной мне ячейки в толще этого порядка. Я рос, постепенно заполняя ячейку собою и упираясь ребрами в стены. Я знал, что мне повезло, ибо ниши других северян намного меньше моей. Я даже полюбил это место: есть особая красота в том, как все стоит на своих местах, как слаженно и подогнано, зубец в зубец, камень к камню… Но тьма сожри, жизнь – это хаос! Я ненавижу смерть, и порядок – с нею вместе. Если со мною в мир придет немного хаоса – значит, я жил не зря!
Глаза Аланис сверкнули. Она обняла Эрвина за шею и впилась в губы. Но прежде, чем он распробовал ее на вкус, оттолкнула от себя.
– Расскажи мне, как мы победим. Расскажи, как сработает наш план! Опиши наш триумф!
– План может не сработать, – ответил Эрвин. – Генерал Стэтхем может погибнуть; армия может быть уничтожена в окружении; пакет, что я оставил, может быть утерян. Или Стэтхем вскроет его, но не выполнит приказ; или выполнит, но Серебряный Лис не попадется в ловушку. Или все сработает как надо, но нас убьют раньше, чем придет помощь.
– Тьма! Я не видала более безрадостного существа, чем ты!
– О, нет, ты просто не понимаешь! – Эрвин укусил ее за мочку уха. – Есть сотня путей на Звезду. Тысяча событий может нас погубить. Через неделю. Завтра. Сегодня. Через час. Через минуту! Что угодно – камень из требушета, стрела, искровое копье, хитрость Алексиса, тупость Стэтхема, злая удача, имперский суд. Мы с тобой – огоньки свечи. Мы тлеем. Один порыв ветра – и нас не станет. Неужели не видишь, как это красиво?!
То, что чувствовал Эрвин, напоминало вчерашний бой. А больше – поединок за Лабелин и конную атаку под Уиндли, и ночь в Первой Зиме, когда он стал герцогом. А еще больше – Тот Самый Миг.
Он толкнул Аланис вниз, на трон, и склонился над нею.
– Хочешь знать, как мы победим? Я скажу тебе. Один крохотный шанс, и он выглядит так.
Эрвин поцеловал ее в губы. Потом – в щеку, изуродованную шрамом.
– Остаток моей армии сбежит с поля боя. Преследуемые полками Алексиса, кайры скроются в Лабелине. Они спрячутся под землей, в катакомбах, чтобы зализать раны.
Он лизнул ее шею, Аланис хрипло вздохнула.
– В пещерах кайры обменяются одеждой с лабелинским отребьем – ворами и нищими. Армия бездомных, наряженная в шлемы и красно-черные плащи, уйдет из Лабелина на север. Когда искровики войдут в город, счастливые мещане будут кричать: «Северяне ушли! Сбежали! Победа владыки!»
Эрвин гладил ее плечи, ключицы, сползал ладонями все ниже. Аланис закатила глаза и откинула голову. Он мягко укусил ее за шею.
– Будет пир. Солдаты упьются на радостях вместе с мещанами. Оружие останется разряженным – я не оставил в городе источников искры. Ночью, когда веселье в самом разгаре… кайры выйдут из катакомб.
Он рванул лиф ее платья, стиснул грудь. Жаркая упругая плоть под ладонями… Аланис притянула его к себе. Разорвала рубашку, зашарила по телу горячими пальцами. В паузах меж поцелуев она шептала:
– Будет ночь крови. Армия Адриана – в пыль. Сдохнут пьяными и сонными. Ни один не увидит рассвета!
– А мы… – платье сползло на талию Аланис. Эрвин потянул еще ниже, разрывая ткань, обнажая белые бедра… – Мы найдем во дворце Персты Вильгельма. Научимся говорить с ними. Удержим дворец, пока не придут на помощь кайры.
– Мы не умрем!
– Не сегодня!..
– Не завтра!..
– Не через месяц!..
– Никогда!!
* * *
Янмэйцы обожают мосты – слава Праматери рода не дает им покоя. Чтобы уйти от лавины в Кристальных Горах, Янмэй Милосердная возвела самый известный мост в истории. Состоящий только изо льда и прессованного снега, он имел длину в половину полета стрелы и пересекал ущелье такой глубины, что вниз нельзя было глянуть без головокружения. Праматерь Янмэй соорудила его за пятнадцать минут, пользуясь лишь одной рукой (правда, на этой руке была священная Перчатка Могущества). Иронично: этим поступком Янмэй спасла от смерти больше ста человек, но не стала ни Спасительницей, ни Созидательницей. А сделалась Милосердной, когда месяцем позже убила одну-единственную девушку…
От дворца Пера и Меча взлетает к правому берегу Воздушный мост – чудо имперской архитектуры. Всего одна колонна вздымается из правого рукава Ханая: изящная, как шпага, высокая, словно мачта галеона. От нее расходятся в стороны две стальные арки, плавностью изгибов напоминая крылья птицы, парящей над морем. На гребнях арок лежит бронзовой лентой полотно моста, одним концом упирается в стофутовую башню на Дворцовом Острове, другим входит в монолитную стену Престольной Цитадели. Мост возвели в начале 18 века, при императоре Алексиане. Его главное назначение – подчеркнуть триумф инженерной мысли, продемонстрировать величие науки. Стальное кружево взлетает к небу, пересекает реку с той легкостью, с какою лань перепрыгивает ручей!.. Но мост имеет и практический смысл. Престольная Цитадель, покинутая владыками два века назад, по-прежнему вмещает в своих подземельях достояние Блистательной Династии – триста двадцать четыре Священных Предмета. Грунт под дворцом Пера и Меча слишком рыхлый и влажный, здесь не построить надежное хранилище. Гранитная твердь утеса под Цитаделью – иное дело. Потому всякий раз, когда император удостаивал своих гостей чести увидеть сокровищницу, он вел их к Воздушному мосту. Урча искровыми двигателями, поднималась платформа внутри башни, влекла людей вверх по каменной шахте. С лязгом останавливалась, металлическое эхо откатывалось в недра шахты. Раскрывались двери, и гости щурились от слепящего света: солнце над башнями Фаунтерры, лазурная синь реки далеко внизу, темное золото моста под ногами. На дальнем конце чернел монолит Цитадели, на его фоне мост казался ювелирно хрупким.
– Ах, как великолепно! – восклицали барышни. – Но выдержит ли он нас? Страшно ступать!
Адриан отвечал:
– Чтобы испытать мост на прочность, в день открытия на него выкатили триста бочек вина из Маренго. И заверяю вас, миледи, тем же вечером их распили за здравие Янмэй Милосердной.
Дамы делали первые шаги опасливо, на носочках. Но к середине моста какая-нибудь набиралась смелости и неуклюже подпрыгивала, клацала каблучками, издавала смешок, прижав пальчики к губам.
– Хо-хо-хо! Простите, ваше величество!
В свое время и Эрвин проходил здесь следом за императором. Причудливое совпадение: тогда рядом с ним тоже шла леди Аланис Альмера. Подчеркнуто равнодушные друг к другу, они смотрели в разные стороны: Аланис – вверх по реке, на шпили собора Праотцов, Эрвин – вниз, на доки.
Сегодня Аланис держала его под руку. Ее глаза мутно блестели после бессонной ночи. Небо серело от облаков, Ханай был черен с белесыми пятнами льдин. Лед охватывал кольцом опору моста, к нему прилипла барка. При ночном штурме в ней убили всех гребцов, и ее снесло течением. Мертвецы так и остались в лодке, один лежал на спине, таращился прямо на Эрвина.
Воздух дрогнул, что-то округлое просвистело высоко над головами.
– Камнеметы, кобель их куси, – бросил кайр Стил.
На набережной выросло уже два десятка машин. Сотни горожан толпились вокруг них. Заметив северян на Воздушном мосту, повернули три камнемета и дали неуклюжий залп.
– Не волнуйтесь, миледи, в нас не попадут.
– Разве я выгляжу взволнованной? – фыркнула Аланис.
Еще несколько камней чиркнули по небу, один лязгнул о балку далеко за спиной Эрвина.
– Вы отправили письма, миледи?
– Будь иначе, я бы не ходила на прогулки, милорд. Пятьдесят три птицы улетели в свои родные города. Кто владеет Фаунтеррой, тот правит миром. Так было последние тысячу лет. Теперь Фаунтерра наша, и мир об этом знает.
Эрвин не сдержал кривую усмешку:
– Мир знает, а вот Фаунтерра сомневается.
Он кивнул в сторону набережной, кишащей людом. Там жгли костры, чтобы согреться, варили похлебку в гигантских котлах, пилили бревна, строгали доски, разгружали телеги камней, сколачивали щиты и лестницы. Кто-то малевал что-то красной краской. Многие просто глазели, иные расхаживали, помахивая топорами и копьями.
Ознакомительная версия.
